confused(вместо эпиграфа)
И горящее полено представилось мне брошеным мечом...
Но довольно скоро тетя Макси расшевелила нас, заставила бежать за водой, ставить ужин, накрывать на стол. И, самое главное, заставила - проснуться.
- Сегодня вечером будет гильдейское собрание. Мне нужно что-то вам сказать.
Причем сначала она хотела даже моего папу не пускать, собирать только гильдейцев. Причем объяснила это очень странно:
- Ты же знаешь, Мина, он опять будет голосить. А это наше личное дело.
Похоже, речь должна была пойти о шутках и штуках из сундука. Потому что ничем больше папу так не проймешь.
Но потом, когда он пришел ужинать, позволила ему остаться и на вечер, с условием - что он будет молчать. Кажется, у них, в совете, это называется - "без права голоса".
И вот - вечер, все мы сидим у костра. Да, я забыла сказать! В этот же вечер мы праздновали нашу с Петером помолвку, так что ужин был праздничный, жаль, что без гостей. Ведь папа все-таки согласился, еще тогда, когда Рыцарь в первый раз потерял голову. Он пришел невероятно довольный чем-то и сказал:
- А, ну кто я такой, чтобы мешать счастью своей дочери!
Правда, продолжал брюзжать, даже подписывая прошение о браке, что, мол дочь победителя Рыцаря могла бы сыскать себе партию и получше (вот чуднО? неужели это с его легкой руки Рыцарь потерял голову?! с папы станется... впрочем, главное, что Рыцарь ожил). И господин Генрих, секретарь, тоже не возражал, так что сегодня у нас был еще и маленький семейный праздник.
Но в этот вечер ничему не было суждено пойти хорошо. Потому что к нам пришли из гильдии медиков и сказали - ой, я не могу... Нам сказали - что кто-то зарезал господина Дитриха. Нашего замечательного друга, господина Дитриха, паталогоанатома, он был такой хороший, сволочи, зачем они его? Перед глазами замелькало, как он шил у нас, сидя на стульчике, очередной фартук. Ему нравилось сидеть у нас и пить грог. Как он беседовал с Бертой о умном и серьезном. Как он смешно удивлялся. Как рассказывал, прислонившись к косяку, об ушедшем трупе Рыцаря. И теперь он сам там лежит, только он не Рыцарь, про него не будет сказок, он никогда уже не зайдет к нам. По-моему, даже тетя Макси была чуть не в слезах. Насколько она на это способна. Тут уж, конечно, эпитафию складывала она. Принесли тело, мы убрали его, как должно, и с Уши побежали за медиками, ведь это их собрат, им надо присутствовать на его последних проводах. И тут - мне, наверное, это еще долго будет сниться. Я выхожу за порог и спотыкаюсь о лежащее тело. Я сначала подумала - пьяный, потом сообразила, у нас не бывает - настолько - мертвецки - пьяных в городе. Вот именно, что мертвецки. Под наши крики вышли из дома взрослые, посветили факелами - это была еще одна девушка из медиков, тоже с перерезанным горлом. Нам сказали бежать к ним в гильдию, пусть они разбираются, что произошло. По темному городу, через темную площадь, бедный господин Дитрих, бедная девушка, бедный Рыцарь, что происходит, неужели все посходили с ума?! Когда мы привели медиков, оказалось, что у нас под дверями было целых два трупа. Просто один лежал чуть поодаль, и мы его не заметили. Меня трясло, когда мы зашли обратно в кухню. Такого никогда, никогда, никогда не было, даже нельзя было себе представить, пока был жив Дракон. Это - ваша хваленая свобода, господин Рыцарь? Вы этого добивались? Бедный, бедный господин Дитрих. Никого из медиков не было на похоронах, у них хватало других печальных забот. Только мы и стояли вокруг гроба, может, это и верно. Может, мы и были его друзьями. Как же больно.
Господь, ты видишь это тело?
В нем жил хороший человек.
Он славно жил и делал дело,
И с честью свой закончил век.
Мы плакали. Навзрыд. Очень простые слова. Да он и был - несложный человек. Хороший. Прощайте, господин Дитрих.
Вот в таком настроении начался наш гильдейский совет. Тетя Макси говорила не терпящим возражений голосом - впрочем, как обычно. Мы подумали, и я решила. К сожалению, она ничего не рассказала подробно о нашем прошлом - вот что мне было на самом деле интересно. А сразу начала про будущее. Как будто само собой разумеется, что всем все известно про шутов - а может, так и честнее? Ведь мы и правда почти все знали. И она сказала, что отныне наша гильдия будет включать в себя две. Все те, кто моложе 35 лет, будут уезжать из страны, странствовать, смеяться и шутить. А, вдоволь насмеявшись, возвращаться в город и в нашу гильдию. И это было настолько шокирующе, настолько дико, что никто даже не стал спорить. Сразу начались вопросы - возможно ли это сделать, как это сделать... И никто, никто не спросил - надо ли это делать. Да, еще она сказала, что это необходимо, чтобы наша гильдия выжила. Потому что сейчас ее начинает разрывать изнутри. Ой, мамочки. Может, мне больше 35 лет, только я об этом не знаю? Но я молчала и слушала.
- А как дети смогут уехать? У нас же с этим довольно строго.
- Я все утрою. Кроме того, сейчас, когда Дракон убит, скорее всего, некоторое время, никаких формальностей с отъездом-въездом соблюдаться не будет.
- Но, если Дракон убит, может быть, попробовать вернуть гильдию Шутов в наш город?
- Что ты. Убита ящерица, а настоящий Дракон - вот здесь (тетка выразительно постучала себя пальцем по лбу). В этом городе еще очень, очень долго, а может, и никогда, не сможет выжить гильдия, где смеются. Спасайте себя, дети. Думайте о себе.
- Неужели ты думаешь, что нашим детям, полжизни прожившим в другом городе, позволят вернуться?
- Неужели ты думаешь, что их будут помнить через 35 лет? Сделаем им гражданство по-новой, в конце концов.
- А они захотят вернуться?
- Да. Невозможно смеяться всю жизнь. И они будут лучшими гробовщиками, нежели мы.
Я еще подумала: не сможет не привлечь внимания горожан, что все гробовщики старше средних лет, что у нас нет детей, но откуда-то берутся новые члены гильдии. Но задавать этот вопрос - значило согласиться со всей идеей в целом, поэтому я промолчала.
Дальше началось, как и следовало ожидать... Отказалась идти Берта. Нет, она не спорила с общим замыслом. Просто сказала, что уже отсмеялась свое. И тетя Макси не стала спорить. Берта это еще так подала - мол, как же вы тут справитесь вдвоем...
А нас с Петером никто не спросил. Только сказали:
- Присматривайте за Уши.
Что ж это такое. Да что ж это такое. Я так и проведу всю свою жизнь, присматривая за Уши?!?! Я не умею, не хочу и не могу быть шутом. Я не умею смешить. Мне нравится подпрыгивать от радости на месте, придерживая длинные черные юбки своего платья, и вызывать доброжелательные улыбки взрослых. Но это - не то! Я не умею и не люблю чувстовать себя дурой! А люди смеются над дураками. И я не люблю выставлять дураками других. У меня получаются хорошие, красивые некрологи. Я умею плакать. Я хочу стать мастером нашей гильдии, нашей, слышите! Шутовская для меня - не наша. Но я молчала. И Петер молчал. Впрочем, он будет со мной рядом, куда бы мы не пошли, и это утешение. Но кабы вы знали, как я не хочу! Я понимаю, что Уши нельзя отпускать одну. Но ведь нужно это только ей! Вон, Берта отказалась - сообразила первая. А нам теперь - только туда, за ворота. Мне страшно, в конце концов. Я знаю наш город, я люблю его, какой бы уродливый он иногда ни был. Я не хочу отсюда бежать. Если бы тетя не была такой - слова поперек не скажи... Я подумала, что мы с Петером могли бы вырастить других детей. Таких, которые не боятся. Не прятать от них в сундуке наше прошлое. С детства не запрещать им смеяться. Смеяться вместе с ними. Может, тогда они смогут. Я попыталась шепнуть об этом тете Мине, но она кисло улыбнулась и сказала, что такое тоже не работает.
Вот и все. На этом собрание закончилось. Даже папа особо не кричал.
Потом все поднимали кубки за нас с Петером, но было мне так паршиво, словами не описать.
К нам стали подтягиваться гости. Мы сидели - уже много, много народу, и рассказывали сказки. Красивые, страшные, грустные. Сказка господина главного ювелира, про двоих влюбленных и живую воду. Счастливая сказка. Сказка господина бургомистра про политику и бюрократию - я ее не поняла, но мне сказали, что это очень страшная сказка. Сказка тети Макси про двух сестер. Неужели это не сказка? Сказка незнакомой гостьи про певицу и ее тень, загадочная и далекая сказка. И я понимала, что я люблю этих людей, мне с ними - хорошо. Ну куда, куда я от них?
А потом папа - то ли перебрал, то ли что похуже. Потому что он стал очень страшный. Он дождался, пока рядом никого не было, и начал мне шептать, так, что мне становилось холодно и мерзко.
- Ты хочешь власти? Дочка, скажи мне, подумай, как следует? Ты хочешь власти, настоящей, не игрушечной? Я знаю, как это сделать.
Сначала я пыталась успокоить его по-хорошему. Мол, мне не надо никакой власти, о чем ты, папа. Но он был просто страшный. Он твердил, что сделает меня одной из голов Дракона - хочешь быть средней, дочь?
Тогда я сказала ему, пусть спрашивает Петера. Это он понял. Муж - всему голова, как Петер скажет, так и будет. Бедный Петер, мой папа в таком состоянии - это тяжелое испытание. Впрочем, Петер пошел тем же путем - как Марта скажет, так и будет. Так папа от нас ничего и не добился. Хотя я, если честно, и не поняла, чего он хотел. Какая власть, помилуйте? Мне бы с тем, что есть у меня в руках, разобраться.
И я легла спать.
А наутро...
