accomplishedС утра мы встали очень рано и тут же начали готовиться. Сначала мы писали стихи.
Причем получилось вот как. У меня было вдохновение, и первая строфа написалась сама по себе. А потом пришла Герти и сказала, что на доске объявлений висит список конкурсов, и в стихотворном заданы рифмы. Так что дальше пришлось подгонять. Мы всей Гильдией ужасно бились над рифмой к слову "горожанки" (сами попробуйте...) А уже написанное я менять не стала, и никто на конкурсе не заметил, что оно не по правилам.
Стих.
Мы проснулись спозаранку -
Полнит радость и любовь
Сердце вольногорожанки,
И народ ликует вновь.
Стать невестой для Дракона -
Честь для девушки любой.
Взгляд ваш мудрый, благосклонный
Мог бы стать моей судьбой.
Гордо реет он по небу
И с небес взирает он,
Поит пивом, кормит хлебом,
Благодетель наш, Дракон!
По здравом размышлении и по совету тети Мины (ой, как же она мне помогла), пиво заменили на эль. Как-то все-таки эль - это более возвышенно.
Потом я задумалась над свободным конкурсом, и, вдохновленная вчерашним вечером, решила танцевать. Принялась репетировать, а все начали ругаться - мол, цыганизмом отдает, здесь плечом не веди, здесь руками не крути, здесь бедрами не качай, пальцами не щелкай... Ужас один. При чем тут цыганизм, вовсе не понимаю - я ж не грязная танцую, и ничего плохого не замышляю. Ну, я придумала очень строгий танец в итоге, но при этом страстный и с достоинством. И даже договорилась с господином Бахом из гильдии ювелиров, чтобы он мне аккомпанировал.
Тут вдруг, пока я репетировала, к нам пришел господин Генрих, сын господина Бургомистра.
И стал говорить, что, мол, медики беспокоятся, все ли у нас в порядке с гигиеническими нормами. А у нас ведь все в полном порядке, что им беспокоиться. Но тетя Макси посерьезнела и выставила нас из приемной, тогда мы с Уши побежали подслушивать, стенка между нашеей комнатой и приемной довольно тонкая. Мне показалось, тете Макси удалось убедить господина Генриха, что у нас все хорошо - она очень убедительно говорила, и он ушел довольный. Но когда я вошла обратно, тетя была злая, как черт, и сказала яростно: "Пятьдесять крон. Эти паскуды стоили нам пятьдесят крон". Так постепенно начинаешь понимать, как делаются дела. Деньги решают почти все. А еще жалобы и кляузы, и интриги. Тетя Макси держит здоровенный зуб на медиков, и когда-нибудь им очень сильно не повезет. Тут тетки снова стали выразительно на меня смотреть. Я им, мол, ну разговаривайте при мне, все равно же иначе я пойду подслушивать за стеной, вы же знаете. А они знаете что ответили?
- Иди подслушивай, это будет гораздо более прилично.
А ведь и правда. Только я им зря сказала, что буду подслушивать - они говорили очень тихо, похоже, про дочку тети Мины, и мы почти ничего не услышали. С другой стороны, иначе я бы не выучила это правило - что подслушивать иногда гораздо приличнее, чем присутствовать при разговоре в открытую.
Тут я вспомнила, что мне еще вчера тетя Макси поручила разобрать сундук. Все собирались завтракать, а я пошла в кладовку. Начала перебирать потихоньку, раскладывать по стопкам. Там робы, перья, бумага, всякие нужные вещи. И вдруг я поддеваю какую-то доску, а там - красный цвет! И еще золотой! И такой синий, будто в сундук запихнули небо. И золотой, и серебрянный. У нас дома никогда не было таких ярких цветов. Мне стало даже страшно. И хотелось положить все обратно. А руки при этом просто горели, и внутри стучало гулко и часто.
Я чувствовала, что сейчас что-то будет, но удержаться никак не могла, схватила самое яркое и пошла в кухню, спрашивать. Ведь это у нас в сундуке! Они должны знать! Такое красивое, смешное, нежное, почему нам этого не давали играть, когда мы были маленькие? Я пока шла к двери, даже несколько раз подпрыгнула на месте, а колокольчики на ушастой угловатой шапке звенели, звенели... Мне кажется, эти вещи, они хотели выскочить из сундука сами, они были немножко живые.
И я вошла в дверь. И тогда поняла, что значит "немая сцена". Это была она. Тетя Макси - на лице странная смесь чувств, удовлетворение и неприязнь. Тетя Мина смотрит на тетю Макси - что будет делать та? Отец выпучил глаза, будто сейчас взорвется. А Уши тоже выпучила глаза, но по-другому, как завороженная - по чести сказать, я в первый момент, думаю, не сильно от нее отличалась.
Первая дар речи обрела тетя Макси (почему меня не отпускает мысль, что она была к этому готова!).
- Какая гадость! Убери это, откуда взяла! Немедленно!
И тут начал орать папа, только не на меня, а на сестру (вот диво дивное). Что, мол, почему она до сих пор этот кошмар не уничтожила, давно пора было избавиться...
- Сбавь тон, - сказала тетя. - Лучше хранить это у нас, где никто и слыхом об этом не услышит, чем попытаться выкинуть, а потом это кто-то найдет.
И папа замолчал. Только вот что странно. Ведь можно же сжигать вещи. И тогда уже никто ничего не находит. Ну не хотела, не хотела тетя Макси избавляться от этого. А как они говорили "это"! Как будто с омерзением брали кончиками пальцев, боялись испачкаться. Цыганизмом. Это был он, типичный цыганизм, если их послушать. Но неужели это так красиво? Так ярко, весело, свободно, легко? Так страшно.
А я-то, я-то... Я возьми и скажи:
- Тетя Макси, ты же сама сказала мне разобрать сундук! А ты ведь знала, что там...
Она на секунду опешила. Но очень быстро возразила, гневно, строго:
- Я просила тебя разобрать деловые вещи, а не лазить на дно!!
Как будто я могла туда не залезть. Я же очень обязательная. И она это знает прекрасно. Да что угодно говорите, она хотела, чтобы я их нашла. Она мне даже два раза напоминала, чтобы я разобрала сундук. Вчера с вечера и утром. Хотя я никогда про поручения не забываю.
И кричала не по-настоящему. Вот папа - да. Он испугался. И все твердил:
- Есть вещи, о которых ты не можешь позволить себе говорить даже на своей кухне.
Ну, последнюю фразу я и правда зря сказала. Тетя Макси всерьез обозлилась и наотрез отказалась рассказывать. И упрятала все обратно.
Только мы с Ушей уже знаем, как поступать прилично. Мы с ней очень быстро эти штуки из сундука втихую перепрятали в разные наши тайники. Зачем - не знаю. Ну их нельзя там в сундуке было оставлять. Они не для этого.
А потом я вышла на улицу. И увидела Кошку. У нас в городе вообще нет кошек. Кажется, нет. А эта была мало того, что Кошка, так еще и говорящая. Я изумилась настолько, что даже немножко испугалась. А рядом - я так удивилась Кошке (хотя говорила она не больно-то интересно, принялась вдруг объснять, почему она не в сапогах, а в носочках), что не сразу заметила Рыцаря.
Он стоял и беседовал тихонько с господином Летописцем, мужем тети Мины.
Или, вернее, тогда я подумала, что это муж тети Мины беседует с Рыцарем. И не боится! Ведь рыцарь наверняка заразный. Но красивый. Что-то в нем такое было, мужественное, что ли. В Петере нет этого. Хотелось и поближе подойти, и держаться в стороне. И смотреть завороженно, что произойдет. Чувство такое появилось, будто что-то Случится.
Я побежала рассказать тете Макси. Она слушала внимательно и сказала, чтобы я разузнала все, что получится, но на Рыцаря не пялилась и близко не подходила. А то я не понимаю. Да, и за Уши нужно присматривать. Ее этот красавец в доспехе, словно магнит, притягивал. И еще. Я говорю:
- Тетя Макси, ведь этот Рыцарь хочет биться с Драконом.
Если бы я сказала это при людях, все бы смеялись такой нелепице, глупости этого Рыцаря. А здесь - она даже не улыбнулась. Так я поняла, что на самом деле это не смешно, но нужно делать вид, что смешно, когда рядом чужие. Зачем так делать - это сложнее. Я где-то внутри понимаю, просто трудно объяснить.
И тут закричали:
- Конкурс! Конкурс! Всем вольногорожанам собраться на площади!..
